Письмо 246. К Эйлин Элгар (черновик), сентябрь 1963.

(Палантир, #7,8)

(Ответ на комментарии читателя относительно отказа Фродо бросить Кольцо в Расселину Судьбы.)

 

Очень немногие (фактически, Вы и еще один читатель) отметили "поражение" Фродо. Это - очень важный момент.

С точки зрения рассказчика, случившееся но Горе Рока логично вписывается во всю историю, хоть и было скрыто до поры.* С течением времени стало наконец ясно, что Фродо не сможет добровольно разрушить Кольцо. Как и случилось.

Но сделанное Фродо - от принятия решения до финала - является самым важным в представленной "теории" истинного благородства и героизма.

*Поскольку были ясно, что случившееся у Трещин Гибели будет главной точкой Сказания, я написал несколько набросков происшедшего там - и в продолжении работы над книгой варианты менялись. Надо ли говорить, что ни один из них нисколько не был похож на то, что фактически поведано в законченной истории.

Фродо действительно "потерпел неудачу" как герой, так поймут "простые умы": он не выдержал до конца; он сдался. Я не говорю "простые умы" с презрением: они часто видят с ясностью простую правду и абсолютный идеал, к которому должно быть направлено усилие, даже если идеал недостижим. Однако, они не чувствуют сложность любой фактической ситуации , в которой абсолютный идеал затенён. Они забывают, что в Мире есть странная вещь, которая называется Жалость или Милосердие, и которая является также абсолютным требованием в моральном суждении (так же, как в Божественной природе). В самом высоком осуществлении она принадлежит Богу, Для судящих же в мире несовершенного знания это должно вести к использованию двух различных масштабов "этики". К нам непосредственно мы должны примерять абсолютный идеал без компромисса, поскольку мы не знаем своих собственных пределов естественной силы (и ума), и если мы не стремимся к самым высоким вершинам, то мы не дойдем даже до доступных нам, К другим же, зная достаточно, чтобы судить, мы должны применить масштаб, отпущенный "милосердием": то есть так как мы можем с доброй волей делать это без предубеждения (неизбежного, когда мы судим нас самих), мы должны оценивать пределы силы других и соразмерять их с обстоятельствами. *

*Мы часто видим этот двойной масштаб в деяниях святых, которые оценивают свои поступки по самой суровой мерке.

Я не думаю, что Фродо потерпел моральное поражение. В последний момент давление Кольца достигло максимума - непосильною, я должен сказать, для любого, чтобы сопротивляться - особенно после длительного владения Кольцом, месяцев лишений, голода и усталости. Фродо потратил себя полностью (как орудие Провидения) и цель его была достигнута. Его смирение (с которого он начал) и его страдания были справедливо вознаграждены самой высокой честью: и его терпение и милосердие к Голлуму вернулось Милосердием к нему: его неудача была исправлена. Мы - смертные существа и возможности нашего тела и духа невелики, а выносливость ограничена. Поэтому моральная слабость простительна, если человек действительно подошёл к самому краю своих возможностей. **

**3десь не учитывается благородный порыв или укрепление нашего духа Провидением (когда мы исполняем его волю). У Фродо был такой порыв: когда он согласился принять Кольцо на Совете (не без сопротивления поначалу); и позже в его сопротивлении искушению надеть Кольцо (даже в смертельной опасности), и в том, как он переносил выпавшие ему лишения и страдания. Но порыв не бесконечен, и только Провидение может поддерживагь силы так долго, как необходимо.

Тем не менее, я думаю, в истории были случаи, когда исполняющий миссию оказывался "жертвой": когда возложенная на него задача была явно превыше его возможностей или даже выше возможностей любою смертного существа - и когда его ждала неминуемая гибель или безумие. И вряд ли мы можем осуждать того, кто сделал всё, что мог - прежде мы должны рассмотреть его мотивы и реальные возможности - насколько вероятно было выполнение его задачи.

Фродо предпринял свой поход из любви - чтобы спасти мир от бедствия, пусть даже ценой своей жизни; он также знал, что эта задача ему не по плечу. Он решил сделать всё, на что хватало его сил - попробовать найти путь, и идти по нему, пока сможет. Он делал это. Я не думаю, что сломленная под демоническим влиянием воля является признаком морального поражения - не более чем физическая гибель на всём его пути - от зубов Голлума. или от камнепада.

Я уверен, что так скажут Гэндальф и Арагорн, и любой, кто знал всю историю от начала до конца. Фродо ничего не скрывал! Но вот что сам Фродо думал по этому поводу - другой вопрос. Он, кажется, сначала не чувствовал за собой никакой вины (III 224- 5);' он был возвращён к здравомыслию и миру. Тогда он думал, что отдал свою жизнь в жертву: он ожидал скорой смерти. Но он не умирал, и видел в себе беспокоящие его изменения. Арвен была первой, заметившей эти признаки, она отдала ему свой драгоценный камень (для поддержания духа), и начала думать о путях его исцеления *, - так как Фродо медленно исчезал "с картины", говоря и делая всё меньше и меньше. Я думаю, что внимательному читателю это ясно видно, когда темные времена возвращались к нему, он говорил о себе "я ранен острым клинком, жалом, зубами и своей тяжелой ношей" (III 268) и это была не только тень прошлых ужасов, но также и угрызения совести: он видел себя и все, что он сделал, никому не нужным, ошибочным.

* Арвен действовала дипломатично. Конечно, она не могла просто отдать Фродо "свой билет на Корабль"! Для существа неэльфийской расы Запад был закрыт и для любого исключения в этом законе требовалась особая власть, которой не было у Арвен - она не могла напрямую обратиться к Валар, особенно после её выбора "смертной" доли. Можно только предполагать, что первой, кому пришла в голову мысль об исцелении Фродо на Западе была Арвен, н что она просила об этом Гэндальфа (напрямую или через Галадриэль, или обоими путями), и как аргумент она использовала собственный отказ от права уйти на Запад. Ее отказ от прав и просьбы о Фродо были связаны с ее заботами о восстановлении людских королевств, и она особенно настаивала на признании правоты такой замены. У Гэндальфа была власть выполнить ее просьбу, и он ее выполнил. Приложения показывают ясно, что Гэндальф был эмиссаром Валар, н фактически их единственной надеждой в борьбе с Сауроном. Он также был в специальном соглашении с Кирданом Корабелом, который передал Гэндальфу своё кольцо, поэтому с выбором корабля такжене было проблем.

"Я могу вернуться в Шир, но он уже будет другим, потому что сам я уже другой." - это воздействие Тьмы, проблеск ранее не видной гордости, желание возвратится "героем", а не просто орудием добра. Потом проснется другое искушение, более темное и всё же более понятое: он отказался уничтожить Кольцо и теперь соблазнён был сожалеть о его разрушении. "Оно ушло навсегда, и теперь все темно и пусто", сказал он, проснувшись после приступа болезни в 1420 году.

"Увы! Есть раны, которые не могут быть полностью исцелены ", сказал Гэндальф (III 268) - в Средиземьи, но не на Западе. Фродо было позволено пересечь Море, чтобы исцелиться - если это случилось, прежде, чем он умер. А он должен был в конечном счете "уйти из Мира": смертный не мог и не может вечно пребывать на земле, в пределах Времени. Он отправился к очищению и к награде: он нашёл отдых в Незатенённых Землях, среди первозданной красоты Арды и смог понять свое место среди великих и малых.

Бильбо тоже отправился на Запад. Наверняка, здесь тоже не обошлось без Гэндальфа. Бильбо был симпатичен Гэндальфу, который знал его ещё ребенком. Для пользы Фродо старый хоббит был действительно необходим - трудно себе лредставигь хоббита, счастливого без хоббитской компании - даже прошедшего через такие испытания, как Фродо, кроме того, Бильбо был очень привязан к Фродо. (См. III 252 и 263 стр.)² Кроме того, он и сам нуждался в помощи, и заслужил её. Бильбо все ещё находился под влиянием Кольца, в душе его остался след гордости и собственничества. Конечно, он был уже стариком и его память была перепутана - но эта "тёмная метка" проявилась, когда он сказал в Ривенделле (III 265) "кстати, как там насчёт моего кольца, Фродо?"; и когда ему напомнили о случившемся, его немедленный ответ был: "Какая жалость! Я так хотел увидеть его снова". Что касается наград, лучшей из них ему стал "чистый Эльфийский", и звучащие на нём легенды и истории, фрагментами которых он так восхищался.

План Арвен, Гэндальфа и других поначалу не были восприняты Фродо серьёзно - для него такой поход был чем-то очень далёким, чтобы думать о нем. Тогда его мысли были больше занят очень хоббитским (и человеческим) желанием - снова стать собой прежним и вернуться к старой знакомой жизни. Но уже на пути домой из Ривенделла, он внезапно понял, что прежняя жизнь уже не вернётся. Тогда он воскликнул "Где я обрету покой?" уже догадываясь об ответе, и Гэндальф промолчал в ответ. Что касается Бильбо, Фродо сначала не понимал, что Арвен предполагала "не отправлять его в долгий путь одного". Во всяком случае, он не связывал это со своим путешествием. Когда Арвен рассказала ему всё (в ТЭ 3019) он был все еще молод, (ему не было и 51), а Бильбо был на 78 лет старше. Но в Ривенделл Фродо прибыл, чтобы понять вещи более ясно. Беседы, которые он вёл там, нигде не отражены, но достаточно много видно в прощании Элронда (III 267).³ От начала первой болезни (5 октября, 3019) Фродо, должно.быть, раздумывал относительно "плавания", всё ещё сопротивляясь окончательному решению - уйти вместе с Бильбо, или может быть вообще не уходить. И нет никаких сомнений, что он принял своё решение после болезни в марте 3020, когда его состояние вновь ухудшилось.

....

Предполагается, что Сэм- это простоватый и смешной персонаж. Некоторых читателей он раздражает и даже приводит в бешенство. Я их хорошо понимаю. Я точно также отношусь к хоббитам, хотя и очень люблю их. Но Сэм - не просто "раздражающий". Он - гораздо более "хоббитский", чем другие; и он является квинтэссенцией тех свойств, которые даже некоторые хоббиты переносят с трудом: вульгарность - не простую "приземленносгь", а именно умственную близорукость которая гордится собой. самодовольство (в различных степенях) и самоуверенность; и готовность измерять и подводить итог всем вещам своим невеликим опытом, в значительной степени хранимым в нравоучительной традиционной "мудрости". В компании наших хоббитов мы видели, пожалуй, лучших- обладающих даром видеть красоту, и чтущих настоящее благородство, даже вопреки собственному самомнению. Но вообразите Сэма, который не общался с Бильбо. который не очарован "всем эльфийским"! Это нетрудно. Семейство Недоселок и Шерриф, встретившие "путешественников" - достаточный пример.

Сэм был тщеславен и весьма самоуверен; но преданность Фродо была выше его тщеславия. Сэм не считал себя ни героем, ни храбрецом, ни даже каким-нибудь особенным хоббитом - кроме как в его службе и верности своему господину. Тут уже был мотив (вероятно неизбежный) гордости и собственничества: трудно исключить это из преданности тех, кто так служит. В любом случае, из-за этого он не понимал полностью своего хозяина, не мог, как он, научиться благородству (которое учит служить и тому, чего не любишь) и не видел, как он, в падшем существе - испорченного, извращенного, но некогда доброго начала. Конечно, Сэм не мог понять поступка Фродо возле Запретного Озера. Если бы он мог видеть, что происходит между Фродо и Голлумом, все могло бы сложиться иначе. Для меня наиболее трагический момент в истории - во втором томе, стр.323, когда Сэм не сможет заметить полное изменение в Голлуме. “Ничего, ничего”, сказал Голлум мягко, “Хороший хозяин!”. Его раскаяние было погублено грубостью Сэма и жалость Фродо * пропала впустую. Логово Шелоб стало неизбежным. .

Такова “ логика повествования ”. Сэм не мог поступать по-другому. (Он обрел наконец жалость (III 221-222) ⁴, но для Голлума было слишком поздно.) Иначе - что могло бы тогда случиться? Сам поход в Мордор, и его завершение были бы другими. В центре внимания был бы Голлум, и сражение, которое произошло бы между его раскаянием и его новой любовью с одной стороны и Кольцом с другой. Хоть любовь и крепла бы с каждым днём, она не победила бы владычество Кольца. Я уверен, что неким путаным и жалким способом Голлум попытался ( неосознанно ) служить обоим. Конечно, незадолго до конца он украл бы Кольцо или отнял его (как он сделал в повествовании). Но когда “мания владения” была бы удовлетворена, он пожертвовал бы собой ради Фродо и добровольно бросился в огненную пропасть. .

* В том смысле , что “жалость”, чтобы быть истинным достоинством, должна быть направлена к хорошему в объекте. Оно бессмысленно, если существует только для того, чтобы держать себя в “чистоте”, свободным от ненависти или несправедливости, хотя такой повод - тоже похвален.

Я думаю, что результатом его частичного исцеления любовью был бы более ясное понимание вещей. Присвоив Кольцо, он в тот же миг понял бы всю силу и зло Саурона, равно как и свое бессилие, невозможность ни использовать Кольцо, ни скрыть его. Единственным способом сохранить его и отомстить Саурону было бы уничтожить себя вместе с Кольцом - и во вспышке понимания, он, возможно, увидел бы, что это также будет лучшей службой своему хозяину. .

В истории Фродо присвоил Кольцо, и конечно, он точно также увидел бы все - но не успел: на него тут же напал Голлум. Когда Саурон почуствовал, что кто-то присвоил себе Кольцо, вся его надежда была в том, что присвоивший не успеет избавиться от него, прежде чем Саурон сможет захватить его с Кольцом. Если бы не нападение Голлума, Фродо также избрал бы себе этот путь: броситься с Кольцом в пропасть. Если бы он, конечно, смог поступить так, а не был бы полностью подавлен Кольцом. Вопрос о том, как действовал бы Саурон в этом случае, достаточно интересен. Он конечно, сразу послал бы к Ородруину Назгулов. Они были, естественно, полностью проинструктированы, и никоим образом не обмануты относительно настоящего Повелителя Кольца. Носитель не был бы невидим для них, но лишь изменившимся в облике; и более уязвим для их оружия. Но, в отличие от случившегося на Заветери, где Фродо напрасно пытался спрятаться от них с помощью Кольца, ситуация была бы другой. Фродо вырос с тех пор. Были бы Назгулы свободны от его власти, которую он присвоил с Кольцом? .

Не полностью. Я не думаю, что они могли бы напасть на него или захватить его в плен; они повиновались бы или притворялись, что повинуются, любым его мелким приказаниям, которые не противоречили бы их главному поручению - возложенному на них Сауроном, который все еще через их девять колец (бывших у него) управлял их волей. А поручение было бы - отдалить Фродо от Трещины. Как только он потерял бы возможность уничтожить Кольцо, все было бы решено и ничто не повлияло бы на развязку.

Фродо стал значительной личностью, но скорее в духовном отношении, чем в физическом или умственном; его воля значительно окрепла, но направлена была только на то, чтобы не подчиниться Кольцу. Ему было нужно время, много времени, прежде, чем он мог бы управлять Кольцом или (что в данном случае одно и то же) прежде, чем Кольцо смогло бы управлять им; прежде, чем его желания и высокомерие настолько выросли бы, что подавили все остальные чувства. Даже в этом случае в течение долгого времени его действия и приказы казались бы ему “хорошими”, несущими пользу окружающим.

Ситуацию между Фродо с Кольцом и Восьмерыми* можно сравнить с противостоянием маленького храбреца, обладающего разрушительным оружием и восьмерых сильных и умелых воинов, вооруженных к тому ж отравленными мечами. Слабость Фродо была бы в том, что он не знал, как использовать его оружие; и он не был по своему характеру склонен к насилию. Слабость Назгулов в том, что Кольцо все же было для них безусловным символом и объектом власти, наполняло их трепетом и заставляло изъявлять покорность. Я думаю, что они “изъявили бы покорность”. Они бы приветствовали Фродо как “Повелителя”. Они убеждали бы его покинуть Саммат Наур под любым предлогом - например “чтобы осмотреть его новое королевство, все свои владения, которые теперь подчиняются одному его слову, и свою твердыню - оплот его власти”. Но как только он вышел бы из пещеры, Назгулы преградили бы ему путь обратно. Фродо был бы к тому времени уже также запутан в больших планах преобразования - подобно видению, что соблазняло Сэма (III 177)5, но в гораздо больших масштабах, что уже не заметил бы этого. Даже если бы он сохранял здравомыслие и отказался бы лететь с ними в Барад-Дур, они просто выжидали бы, а уж Саурон не замедлил бы явиться. .

* Король-Чародей был уже развоплощен.

В любом случае, если бы Кольцо не было уничтожено, Фродо и Саурон встретились бы лицом к лицу. Результат очевиден. Фродо потерпел бы поражение: Саурон стер бы его в порошок или взял бы его в Барад-Дур, чтобы забавляться пытками. Ведь Саурон не боялся Кольца! Оно было его собственностью и действовало согласно его желанию. Даже издалека Саурон имел влияние на Кольцо, заставлял его работать для возвращения к себе. Очень немногие рискнули бы вступить с ним в противоборство, и удержать Кольцо. Из “смертных” никто, даже Арагорн. В сражении за Палантир Арагорну помогало его право на Камень. Кроме того, это была борьба воль, когда объект приложения сил гораздо ближе к одному, чем к другому и вся разрушительная мощь Саурона не могла влиять участвовать в борьбе. Тогда Арагорн одолел его, но при непосредственном контакте могло быть иначе. Саурон был ужасен! Он выглядел как высокий человек (но не гигант). В своих ранних воплощениях он умел использовать свою силу (как Гэндальф), чтобы увеличивать свой рост и физическую мощь...

С Сауроном на равных мог бы бороться только Гэндальф - бывший посланцем Сил и существом того же порядка, бессмертным духом, принявшим видимую физическую форму. В “Зеркало Галадриэли ” (I 381), кажется, что у Галадриэли хватио бы сил на овладение Кольцом и уничтожение Темного Владыки. В связи с этим, можно подумать, что и другие Хранители Трех способны были на это, особенно Элронд. Но это не так. Кольцо обманывало и искушало своих владельцев, заполняя их умы видениями высшей власти. Владыки хорошо понимали это и отклонили искушение, как сказал на Совете Элронд. Именно поэтому Галадриель не поддалась искушению. В противном случае Элронд или Галадриэль стали бы подобны Саурону: они создали бы огромную империю с абсолютно подвластной им армией и вели бы кровопролитную войну до тех пор, пока они не добрались бы до Саурона и уничтожили его. Невозможно тут говорить о поединке с Сауроном за владение Кольцом. .

Вот - Гэндальф - другое дело. Возможно, что он сумел бы победить Саурона именно силой своей воли. Сила Гэндальфа с одной стороны, и истинная преданность Кольца к Саурону с другой - возможно, достаточно долго никто не смог бы победить, и это бы связало силы Саурона. Если бы Гэндальф победил, для Саурона это было бы равнозначно уничтожению Кольца - оно было бы потеряно для него, потеряно навсегда. Но само Кольцо, и все, что было сделано с его помощью, осталось бы в мире. И в конце концов победили.

Гэндальф был бы гораздо худшим “Властелином Колец”, чем Саурон. Он остался бы “справедливым”, но справедливым по-своему. Его правление было бы “хорошим”, согласно его мудрости (которая была и оставалась великой)... .

[ Здесь черновик кончается. На самом краю Толкин написал: “ Таким образом, в то время как Саурон умножал [неразборчивое слово] зло, “добро” оставалось четко отличимым. Гэндальф сделал бы “хорошее” отвратительным и, в конечном счете, злым. ”] .

Комментарии Хэмфри Карпентера:

1. "Рядом стоял Фродо, бледный и измученный, но всё же прежний; и в его глазах не было ни безумия, ни напряжения воли, ни страха - только мир..."Дело наше завершено, и всему настает конец." [сказал Фродо]. "

2. Абзацы 3 и 4 из первой страницы главы "Расставания и потери" (книга VI, глава 6); а также следующие строки: " Попасть в Шир поскорее не выйдет, если мы не передумали посетить Бильбо. Чтобы ни случилось, я сперва заверну в Ривенделл."

3. Благословение Элронда Фродо в конце книги VI, глава 6.

4. “ Горячий гнев ударил ему в голову... ... Он должен был убить это предательское, кровавое существо... ... Но глубоко в сердце что-то остановило его: он не мог ударить его, валяющегося в пыли, такого старого, изможденного, такого несчастного. ”

5. “ Дикие видения возникали перед ним; вот он, Сэмуайз Великий, Герой Эпохи, шагает с мечом через затемненные земли, и армий следуют за ним, идущим штурмовать Барад-Дур. ”

Перевод Золтана Бардинга