Письмо №257. К Кристоферу Бретертону.
(Палантир, #11)
16 июля 1964 76 Сэндфилд Роуд, Хэдингтон, Оксфорд
Дорогой Бретертон,
Я отправил Вам письмо 10 июля, а ответ получил уже 14-го. Почта работает очень быстро.
Не думаю, что печать писем на машинке - проявление неучтивости. Дело в том, что мои руки иногда начинают выписывать живописные завитки и петли, и тогда мне приходится печатать - что, впрочем, мне очень нравится. Я люблю пишущие машинки, а недавно мои мечты сбылись - я обнаружил, что достаточно богат для покупки электрической пишущей машинки, построенной по моему заказу, чтобы печатать Феаноровым шрифтом...... Я сидел на чердаке Мэнор Роуд и печатал -“Хоббита”, “Властелина Колец” - дважды, а отдельные места и по нескольку раз. Это были тяжелые дни для меня - я расстался со своим большим домом в Северном Оксфорде (он был мне не по средствам), и еще не нашел тот старый колледжский дом в Холивэлле.
Когда ограничения на продажу бензина были сняты, воцарился сущий ад. Впрочем, я и не рассчитывал, что Хэдингтон будет раем. Когда я поселился здесь, Сэндфилд Роуд была тихим закутком [cul-de-sacА]. Теперь здесь сквозной проезд, очень удобный для водителей больших грузовиков, Появился даже автопарк “Оксфорд Юнайтед”. К тому же, мне кажется, что местные жители заняты на производстве шума - с помощью радио, телевизоров, мотоциклов, скутеров, собак и автомобилей (всех размеров) - и производят его с утра до двух часов ночи. Но это бы все ничего. Через три двери от меня живет группа молодых людей, усиленно подражающих “Битлз”. Когда у них остается время для репетиций, шум неописуем...
Теперь - Ваш вопрос. Трудно ответить короче, чем в автобиографии, но я попробую. Я начал конструировать языки в раннем детстве: я - прежде всего филолог. Мои интересы были, и остаются, в значительной степени научными. Но я был также увлечен традиционными сказаниями (особенно относительно драконов); и созданием (но не чтением) стихов и метрических форм. Когда я начал заниматься всеми этими вещами вместе, моя успеваемость упала до нуля - к отчаянию моих наставников и практически разрушению моей карьеры. Вместо прилежного изучения “классики”, я начал изучать языки, программой не предусмотренных, но зато имеющих мощную фонетическую индивидуальность, да и просто красивых: Уэльсский, Финский и Готский (конец четвертого века). Именно в Финском языке я увидел проблески совершенно иного мифологического мира.
Самой первой попыткой приспособить свои языки к мифологии была переработка трагического рассказа о несчастном Куллерво из финской “Калевалы”. Он остается главной темой в легендах о Первой Эпохе (которые я надеюсь издать как “Сильмариллион”), хоть и изменен почти полностью, кроме трагического окончания. Второй вехой стали написаные “из головы” “Падение Гондолина”, история Идриль и Эарендила (III 314), в течение отпуска из армии по болезни в 1917; и первоначальная версия “Рассказа о Лутиэн Тинувиэль и Берене”, что была написана позже в том же самом году. Вдохновило меня маленькое дерево с большими корнями - болиголов, росший возле здания гарнизона. Покинув армию, я продолжил свое мифотворчество, работая в Оксфорде, в штате тогдашнего все еще неполного большого Словаря; и позже, когда я переехал в Университет Лидс, в 1920-26 г.г. Там, в Оксфорде я написал космогонический миф, “Музыку Айнур”, определяя отношение Единого, трансцендентального Создателя, к Валар, “Силам”, ангелоподобным первосозданным существам, а также их часть в создании и осуществлении Главного Замысла. Еще там говорилось о дополнениях к Замыслу, сделанных Эру: введении тем Эрухини, Детей Бога - Перворожденных (Эльфов) и Преемников (Людей) - над которыми не было власти Валар, и коих запрещено было подчинять силой или страхом. В то же время я начал изобретать алфавиты. В Лидсе я начал писать в высоком и серьезном стиле, и многое из этого изложил в стихах. (Первая версия песни Бродяжника о Лутиэн, теперь включенной в I 204, первоначально появилась в университетском журнале;1 а весь рассказ Арагорна, вплоть до I206, строки 17 “ее отец”2, представлял из себя поэму.)
Я вернулся в Оксфорд в январе 1926, и ко времени выхода в свет “Хоббита” (1937) сказания Первых Дней уже существовали в связной форме. “Хоббит” к ним отношения не имел. У меня была привычка сочинять для своих детей различные истории - согласно моим тогдашним понятиям о том, как эти истории должны звучать. Они служили для развлечения - я их сочинил много, а некоторые даже записал. “Хоббит” должен был стать одной из этих историй, без всякой мысли об издании. С моей “мифологией” его ничто не связывало, но она так заняла мой ум, что постепенно стала влиять и на рассказ, делая его длиннее и внося “героические” мотивы. Она так и осталась бы невидимой, если бы не ссылки (не особо нужные, но дающие чувство исторической глубины) на Падение Гондолина (стр.57, в тв. переплёте - 63); различные народы Эльфов (161 - 173 или 178), и ссору Короля Тингола, отца Лутиен, с Гномами (стр.162).
“Хоббит” увидел свет благодаря случаю, который и познакомил меня с “Эллен и Анвин”. Получилось так, что “Хоббита” не видели ни мои дети, ни мой друг К.С.Льюис - я дал его почитать Матери Настоятельнице из Червелльской Обители, чтобы развлечь ее, выздоравливающую от гриппа. Одна ее подруга, работавшая в офисе “Э &А”, показала рукопись Стенли Анвину, а тот - своему маленькому сыну Рэйнеру, которому она понравилась. Так был издан “Хоббит”. Я сразу же предложил “Э &А” истории Первой Эпохи, но они вернули их. Им было нужно продолжение “Хоббита”. Но мне были нужны героические легенды и высокий романтизм. Так появился “Властелин Колец”...
Волшебное кольцо стало именно тем предметом, который можно было связать с моей мифологией. Но, чтобы построить на нем историю, надо было придать ему важность. Я объединил его с (первоначально) весьма случайным упоминанием Некроманта, конец Ч.VII и Ч.XIX, вся задача которого была объяснить причину отсутствия Гэндальфа и ту самостоятельность Гномов и Бильбо, что была так необходима для рассказа. Из “Хоббита” появились в моей мифологии и Гномы, и их праотец Дурин, и Мория, и, между прочим, Элронд. Момент в Ч.III, связывающий его с полуэльфами и следовательно - мифологией, был счастливым случаем - я дал ему это имя из-за трудности постоянного изобретения хороших имен для новых персонажей. Я дал ему имя “Элронд” не задумываясь, но поскольку имя было частью мифологии (Элрос и Элронд -два сына Эарендила) я сделал его полуэльфом. Только в “ВК” о нем было сказано как о сыне Эарендила, потомке Лутиэн и Берена, о его великой силе и о его Кольце.
Для Арагорна-Бродяжника я приготовил другую легенду. Ту, что я называю “мои поиски Атлантиды”. Эта история, или миф, или воспоминания из тумана глубинной памяти, что постоянно тревожит меня. В своих снах я видел ужасный образ огромной волны, подымающейся из тихого моря и обрушивающейся на зеленый остров. Я и сейчас иногда вижу ее, хотя многократное описание видения изгоняет его. Сон всегда оканчивается одинаково - я перестаю бороться, погружаюсь в глубокую воду и просыпаюсь, задыхаясь.Раньше я пытался рисовать или писать про это стихи (довольно плохие). Когда К.С.Льюис и я бросились писать книги, он писал о путешествиях по Космосу и во времени, а я начал неудачную книгу, также посвященную путешествию во времени, в конце которой герой должен был оказаться в Атлантиде в момент затопления. Она должна была называться Нуменор, Земля на Западе.
Я думаю, что подобно Дурину среди гномов, в человеческом роду время от времени появляются отец и сын, чьи имена могут быть переведены как “друг счастья” и “друг эльфов”. Намек на это Вы найдете в конце истории об Атлантиде-Нуменоре, где сказано о “почитающем Валар, отмеченном счастьем и процветанием” и “известном своей дружбой с Высокими Эльфами”. Не похоже ли это на описание Эдвина и Элвина, нам хорошо известных; Эадвэйна и Эалфвэйна, легенды о которых датируются 918 годом; Аудойна и Албойна из Ломбардских сказаний? Другая параллель - в традициях народов Северного моря основоположники королевских домов связываются с привозом зерна - и те, и другие приходят из-за моря на больших кораблях, а короли еще и уходят в мир иной на погребальных лодках. (Так, один из предков нашей Королевы имел в гербе сноп пшеницы.Б) Теперь посмотрим на мой рассказ. Амандил и Элендил (“друг эльфов”) возглавляют Верных нуменорцев, не подпавших под власть Саурона. Элендил основал Королевства-в-Изгнании - Арнор и Гондор. Необходимость связного изложения всей истории Нуменора (а не только его гибели - “Аккалабет” или “Atalantie”* - по нуменорски, или в Квэнья) заставила привести в порядок разрозненые истории Нуменора и соотнести их с главной мифологией.
Надеюсь, я Вас еще не утомил?..
*Это любопытный случай использования корня Ц talat в Квэнья для передачи смысла 'скольжение ,падение вниз ', благодаря которому atalantie является нормальным (в Квэнья) формированием существительного, так похожего на Atlantis.
[ Об использовании имени “Гэмджи” ] Его корни лежат в бухте Ламорна4 - лет тридцать назад, когда еще она была восхитительно дикой и недоступной, мы проводили там отпуск. Был там один любопытный старик, в чьи обязанности входило сплетничанье и глубокомысленное изречение поучительных поговорок. Чтоб смешить моих мальчиков, я звал его “Старичина Хэм” [Gaffer Gamgee]. Это имя так подошло к нему, что стало частью наших семейных шуток - с тех пор всех подобных стариков мы так и называли. Тогда я только начинал писать “Хоббита”. Сама фамилия “Гэмжди”, подобранная для аллитерации, пришла ко мне из раннего детства, как какое-то комическое слово, или имя. На самом деле в Бирмингеме так называли вату - но в те годы происхождение этого слова мне было абсолютно неизвестно, как и его связь с “хлопком”...
Я надеюсь, что Вы не потрясены этими фрагментами 'исследования', или 'авто исследования'. Такой педант как я, должен испытывать ужасное искушение описать все известное ему до мельчайших деталей. Боюсь, что даже начал находить в этом удовольствие. Сейчас я получаю мало писем - и это к лучшему (не примите на свой счет), так как я смогу заняться “Сэром Гавейном”.
Одно время я жил в одном довольно заброшенном местечке (называемом Дукесс) в Эджбэстоне, Бирмингэм, к которому подходила еще более заброшенная дорога Бьюфорт. У этой дороги стоял дом, в котором жил господин Шортоус, изготовитель кислот, очень похожий на квакера. Он, подобно мне, никакого веса в литературном мире не имел - и вдруг написал большую книгу, странную, вызывающую, спорную - и, как казалось тогда, нечитаемую. Однако она медленно становилась популярной, стала бестселлером и предметом обсуждения практически для всех, включая Премьер-Министра. Этой книгой был “John Inglesant”. Сам г.Шортоус был необычным человеком, абсолютно не-“Бруммагемским”6 , чтобы не сказать - неанглийским. Он напоминал итальянца времен Возрождения. Его религиозные воззрения иногда казались чистым безумием. Вряд ли он написал что-нибудь еще. Скорее, всю последующую жизнь он объяснял, что хотел сказать в своей книге, а чего и в мыслях не держал. (Не знаю, что случилось с его увлечением химией). Его образ всегда спасал меня от меланхолии, когда я пытался что-то писать. Как вы заметили, я иногда пишу заумно - но никогда не то, чего хочется нашей публике. Пусть рассказ о Шортоусе будет иллюстрацией к моим словам. Замечу лишь, что был удивлен сэром Стэнли, чью “Правду о Публикациях” Вы цитируете, и скажу больше - встревожен. Его одобрение* мне лестно; но я считаю, что подобный урожай на моем скромном поле - явление временное; и, говоря словами Гэндальфа “мы не можем ни видеть все тайны мира, ни пытаться открыть их. Неизвестно даже, какая погода будет завтра”.
* 15 июля, на симпозиуме издателей “Time and Tide”, он особо отметил “Властелина Колец” и пожелал ему долгой жизни.
Вы спрашивали о Клайве С. Льюисе. Да, он был моим ближайшим другом, с 1927 по 1940 годы; и навсегда останется в моей памяти. Его смерть была тяжким ударом. Увы, с тех пор, как он оказался под влиянием Чарльза Вильямса, мы виделись с ним все реже и реже; особенно после его странного брака. Я читал “The Pilgrim’s Regress”... Скажу лишь, что никогда не находил удовольствия в чтении “Пиквика”.
Я наконец заканчиваю свое письмо, в глубоких извинениях за свою болтливость. Надеюсь, что хотя бы местами Вам было интересно.
Искренне Ваш,
Рональд Толкин
Комментарии Хэмфри Карпентера: 1. “Light as Leaf on Lindentree”, ‘The Gryphon’, новая серия VI, Номер б (июнь 1925), стр.217. 2. ‘....to be bride-price of Lutien to Tingol her father.' (много лет во всех изданиях сохранялась опечатка ‘bride-piece’, которая только недавно была исправлена.) Информацию об этой поэме, см. ‘1nklings’ стр. 29-30. 3. См. вводное примечание к пункту 9. 4. В Корнуолле, на побережьи недалеко от Пензанции. Этот отпуск датируется летом l932. 5. Tolkien жил в Дачесс Роуд с 1908 по 1910. 6. Бруммаген -местная (и очень старая) форма названия Бирмингема.
Примечания переводчика: А. “Cul-de-sac” -такая надпись встречается на английских дорогах и означает “тупик”. Само это выражение не принадлежит ни одному языку - это попытка перевести английское выражение на французский язык. Как указывал Шиппи, эта надпись способна одновременно и рассмешить, и довести до бешенства. Само название усадьбы Бильбо “Бэг-энд” является переводом-пародией этой надписи. Подробнее этот момент освещен в “Комментариях к Властелину Колец” М.Камменкович и В.Каррика (“Властелин Колец”, литературно-художественное издание, пер. М.Каменкович, В.Каррика, С.Степанова - СПб.:“Терра-Азбука”,1994), т.1 стр.608. Б. Возможно, намек на Белое Древо в эмблеме Верных.
Перевод Золтана Бардинга
